ФРАНЦУЗЫ НА РУССКИХ ДОРОГАХ

ФРАНЦУЗЫ НА РУССКИХ ДОРОГАХ.

Роль иммиграционной политики России 1760-х гг. в формировании франкоязычных землячеств Санкт-Петербурга и Москвы.

Резюме статьи "Les Franчais de la Volga: la politique migratoire russe des annщes 1760, et la formation des communautщs francophones р St.-Pщtersbourg et р Moscou", опубликованной в журнале Cahiers du monde russe (Paris), 39(3), июль-сентябрь, 1998, pp. 283-296.

й Владислав Ржеуцкий

Русские столицы несколько раз за XVIII в. становились местами высадки мощного десанта французских эмигрантов. В цепочке массовых миграций до сих пор оставалась в некоторой тени та, с которой связано рождение большой франкоязычной колонии в Москве Ч миграция французов эпохи лвызова╗ колонистов из Европы в Россию.

Распространение меркантилистских воззрений в России в XVIII в. и примеры вербовки людей друг у друга почти всеми странами Западной Европы в это время породили в Елизаветинское царствование несколько проектов организации иммиграции в Россию. Все они однако остались под сукном. И только с восшествием на престол Екатерины Великой идея нашла свое воплощение.

23 июля 1763 г. появился Высочайший манифест, определивший иммиграционную политику России на 1760-70-е гг. Он был нацелен на привлечение иностранцев в Россию, но прежде всего Ч для заселения пустующих земель, например, в Поволжье. Для этой цели была задумана система мер, облегчавшая колонистам переезд в Россию, обустройство и жизнь на новом месте. Для проведения в жизнь идей манифеста создавался специальный орган нЧ Канцелярия опекунства иностранных.

Известно, что организованная иммиграция, вызванная этими мерами, была по преимуществу сельской, а не городской. Другой особенностью иммиграционной политики первых лет царствования Екатерины II было отсутствие четкости в критериях отбора колонистов и, в отличие от практики петровского времени, частое пренебрежение качественными характеристиками иммиграции в угоду количеству.

В результате, множество вызванных в те годы французов даже не доехали до Поволжья, а осели в русских столицах, Санкт-Петербурге и Москве.

Самое большое число французских колонистов прибыло в Москву тогда, когда уже отошла в прошлое вызывательская горячка и колонисты узнали на деле что такое Поволжье.

Среди образованных на Волге иностранных колоний было только одно этнически однородное французское поселение, названное Францозен-Россоши. Списки его жителей имеются в бумагах академика В. Ф. Шишмарева. Кроме того, в самом Саратове и нескольких других колониях тоже осело какое-то незначительное количество французов.

В 1775 г. в колониях был организован л разбор ╗, в результате которого 1755 иностранных колонистов были признаны неспособными к сельскому труду, и 529 из них получили паспорта для поселения в других местах. И значительная часть отпущенных переселилась обратно в столицы. Первым об этой миграции написал Р. Бартлет в своей книге. Он основывался на сообщении Канцелярии опекунства иностранных от 30 мая 1782 г. Но кто были эти люди, их происхождение, их национальность Ч все это оставалось загадкой.

Но в списке французов, жительствующих в Москве в 1777 г., составленном вице-консулом Пьером Мартеном, имеется раздел л Список французов и француженок, которых подговорили ехать в Россию в качестве колонистов Г-да Менье де Прекур и Отерив, как в Париже, так и в Германии ╗. Из него следует, что не менее 150 французов (из которых 48 мужчин, 37 из них женаты и имеют детей), живущих в Москве в 1777, еще незадолго до того были жителями Саратова и губернии! 150 человек на чуть более чем 650 французов, проживавших к тому времени в Москве нЧ внушительная пропорция: как минимум каждый пятый француз в Москве знал, что такое Поволжье. Поименное сравнение этих списков показывает, что не менее 26 мужчин-колонистов из 58 проживавших в 1769 г. в упомянутой колонии Францозен-Россоши, переселились к 1777 г. вместе со своими семьями в Москву. То есть почти каждый восьмой француз Москвы в это время был выходцем из одной волжской л деревни ╗ и был, конечно, связан со своими л односельчанами ╗ почти десятью годами проживания бок о бок в Поволжье. В Москве же оказались и бывшие вызыватели, по чьей л вине ╗ колонисты оказались в России (которых, вероятно, по уничтожении договоров, предполагавших зависимость от них колонистов, в частности, выплату директорам колоний десятины, ничто более не связывало с Поволжьем): Жан де Боф (de Boff или de Bauve), директор Россоши, знакомый с Москвой с 1765 г., или некий Руа (Roi) (вероятно, известный вызыватель Руа де Флажи Ч Roi de Flagis), о намерении которого вернуться во Францию пишет в марте 1777 г. вице-консул Пьер Мартен.

Только несколько из этих семей мы обнаружим в списке французов Москвы 1793 г. Трое или четверо, по-видимому, перебрались со временем в Санкт-Петербург, где стали слугой, суконным фабрикантом, экономом при банке....

Вероятно, не только французам опостылело Поволжье, но сколько было немцев среди отпущенных л для сыскания пропитания ╗ Ч неизвестно. Что не мешает уже на этом этапе утверждать, что доля французов среди л беженцев ╗ из Поволжья была несоизмеримо большой по сравнению с их мизерным числом в океане немецких колонистов.

Почему же, при прочих равных для всех условиях (длительные неурожаи, восстание Пугачева, набеги кочевых племен и т.д.), бежали из Поволжья прежде всего французы, причем, как показывает пример Францозен-Россоши, бежали почти поголовно?

Конечно, все (или почти все) приехавшие из Поволжья в Москву уже были знакомы с этим городом, конечно, они знали, что здесь много их соотечественников: ведь их путь в Поволжье пролегал через старую русскую столицу, и это, вероятно, определило их выбор Ч ехать в Москву. Конечно, они не могли не знать, что профессия учителя была для любого француза в Москве, как и в Петербурге, источником хорошего дохода. И, без сомнения, их решение порвать с Поволжьем было коллективным: наверное, никому не хотелось оставаться в окружении одних только немцев.

Но это, кажется, объясняет далеко не все.

В Отделе рукописей Российской национальной библиотеки под шифром автограф 121 №107 хранится документ из Бастильского архива, название которого можно перевести как л Наблюдения о вербовке иностранцев для русских колоний и эмиграции французских семей ╗. Он не был обделен вниманием историков. Но потому ли, что контекст создания документа так и остался за семью печатями, или из-за характера самого списка, только далекоидущих выводов не было сделано. Что вынуждает меня на свой страх и риск резюмировать содержание этого документа так: 1) вербовка французов для поселения в Поволжье велась в основном за пределами Франции, во французских землячествах таких городов как Гамбург, Франкфурт и так далее; 2) что большинство французских колонистов названы выходцами из Эльзаса и Лотарингии; 3) что среди завербованных французов большинство как будто были горожанами как по месту жительства, так и по своему профессиональному составу, хотя некоторые и названы бывшими виноградарями; 4) кроме того, среди них было немало дезертиров Ч немаловажная, но до сих пор оставленная без внимания черта Ч, доля которых велика и среди беженцев из Поволжья в Москву: по данным вице-консула П. Мартена по крайней мере 18 французов из примерно 50 бежавших из Поволжья были дезертирами. Но Бастильский документ почти не содержит имен, поэтому нельзя было быть уверенным, что в нем описаны знакомые нам по именным спискам французские скитальцы, которые попали в Поволжье, а затем перебрались в Москву.

Но помогло дело о заключенных Канцелярией контрактах по вызову колонистов, в том числе из Франции (в фонде Канцелярии опекунства иностранных). В этом деле есть список 55 французских колонистов, прибывших 18 сентября 1764 г. в Петербург в сопровождении вызывателей Де Бофа (De Boff или de Bauve) и Менье де Прекура (Meunier de Prщcourt). Если к этому списку добавить еще примерно 30 человек, приехавших в Россию во главе с колонистом Дельсалем летом 1765 г., то перед нами Ч большинство тех французов, которых мы знаем по списку Шишмарева и московскому списку Мартена. Для удобства назовем первый транспорт группой Менье де Прекура, а второй Ч группой Дельсаля.

Эти два ранее неизвестных транспорта доставили в Россию, по-видимому, большинство французских колонистов, в том числе и большинство тех, кто рано или поздно окажутся жителями Петербурга и Москвы, Ч достаточная причина, чтобы посвятить им несколько строк.

6 августа 1764 г. полномочный министр России в Париже кн. Д. А. Голицын посылает в Петербург реляцию, в которой он сообщает, к сведению Канцелярии опекунства, что л директора ╗ Менье де Прекур, де Бов и дТОтерив успешно вербуют колонистов в Германии и что добрая часть их должна была прибыть в один из августовских дней в Любек, чтобы быть переправленными в Петербург. К депеше был приложен л мемуар ╗, принадлежащий скорее всего перу Менье де Прекура, чьи литературные таланты были хорошо известны. Автор, смущенный ошибочным по его словам мнением Канцелярии опекунства о нем, как о л предпринимателе, который, прельстясь денежным интересом, предложил вывозить семьи ╗, стремится доказать, что помыслы его и его товарищей были гораздо более возвышенны: л Глава колонии и его товарищи движимы честью создания нового народа, славой победы над трудностями, противостоящими первым учреждениям, сладким чувством удовлетворения от того, что ведешь людей, что мудрыми установлениями и сведущим управлением делаешь их счастливыми; наконец мы ободряемы благородным стремлением извлечь из недр суровой земли Искусства, Науки, Коммерцию и Сельское Хозяйство ╗. Наградой же за труды будут для них успехи предприятия и счастье способствовать величию августейшей государыни, которая мудро правит самой большой и самой могущественной империей мира. Имена директоров были включены в список колонистов, что возможно должно было доказать, что эти слова Ч не пустая риторика, а серьезные намерения. Остается загадкой, стояли ли за этими словами сколько-нибудь серьезные намерения или перед нами труд мистификаторов, знавших какие песни лучше усладят слух русских чиновников, не чуждых идеалам эпохи Просвещения.

Русский посланник в Гааге граф А. С. Мусин-Пушкин писал в конце августа того же 1764 г., что посылает в тот же день в Любек Менье де Прекура с 30 колонистами, вызванными из Франции и Жана де Бова во главе 17 колонистов. Он снабдил их 412 талерами и просил у Канцелярии очередных субсидий, ожидая транспорта третьего вызывателя дТОтерива из Голландии. Директора оговорили, что французы л никогда не будут поселены вместе со случайно набранными колонистами, такими как немецкие колонисты ╗. Все французы заключили с вызывателями договор, обещая выплачивать им десятину, получая взамен их покровительство. Из примерно 40 мужчин этой группы только 10 смогли сами подписать этот контракт, остальные же ограничились крестиком против своей фамилии Ч невысок был культурный уровень этой группы, что, косвенно, конечно, можно считать свидетельством их крестьянского происхождения. Французы высадились в Петербурге 18 сентября 1764 г., 19 сентября они уже были размещены в Ораниенбауме. 6 января 1765 г. они прибыли в Москву. Они же составили единственную чисто французскую колонию в Поволжье, которая отмечена была уже на карте Поволжья, составленной Форстером, и стала известной под именем Францозен-Россоши.

Во главе второй группы стоял некий Филипп-Огюст Дельсаль (Delesalle), называвший себя фермером и писавший при этом на изысканном французском. Приняв решение ехать в Россию с женой и 11 (sic!) детьми, Дельсаль увлек с собой несколько своих соотечественников. Подробная смета расходов членов этой группы с указанием их пути до Любека дает счастливую возможность определить место откуда началось их путешествие. Некоторые покинули свой родной город: Гаспар Бонавантюр Лакост (Lacoste), предлагающий свои услуги в разведении шелковых плантаций, едет в Гаагу из Лиона, Эммануэль Репе (Repay) из Макона, Юбер (Hubert) из Арпажона, Лазарь Пероден (Peraudin) из Отюна. Семья главы этой группы Дельсаля, как и семья его родственника Иньяса Брюно Лемера (Lemaire) (состоящая из 6 человек) приехали в Гаагу из Бетюна (что на севере Франции, в нынешнем департаменте Норд). Но остальные были л подговорены ╗ Дельсалем вдали от своих родных городов: Говеа (Govйa), уроженец Турина, отправился в Гаагу из Льежа (несколько севернее Бетюна), офицер (читай Ч дезертир) королевской армии Луи де Плассан (de Plassan), уроженец Бордо, был завербован в Кале (это сравнительно недалеко от Бетюна), братья Антуан и Жозеф Лорансен (Lorencin) из Лон-ле-Сонье снялись с места, облюбованного ими в Аррасе (ныне главном городе департамента Норд, расположенном рядом с Бетюном, отметим по ходу дела, что Дельсали жили одно время в Аррасе), Клод Грене (Grenщ) с женой, уроженец Бри, отправился из Парижа. Тем не менее неясно каким образом Дельсаль мог л подговорить ╗ живших на другом конце Франции, разве что воспользовавшись услугами почты? Из Гааги вся группа последовала в Амстердам. В апреле 1765 г. граф А. Р. Воронцов отправил их в Гамбург к графу А. С. Мусину-Пушкину. В мае того же года они отплыли в Россию из Любека на корабле л Свирепый ╗ (л Violence ╗), под присмотром уже упоминавшегося француза Ларме. Эти французы, как и предыдущая группа, подписали договор о зависимости их по отношению к директорам колоний Менье де Прекуру и С░. Но часть из них, по научению Дельсаля-отца, отказались поселиться в колонии Менье де Прекура, что вызвало оживленную переписку: каждая из конфликтующих сторон пыталась переманить французов на свою сторону: товарищ Менье де Прекура дТОтерив требовал от Канцелярии услышать и тех, кто не раздумал следовать в их колонии, прибавляя при том, что им-де будут прощены издержки, превышающие 40 рублей гарантированных на одну семью Канцелярией. И некоторым удалось таки уклониться от обязанности селиться не только в вызывательских колониях, но и в Поволжье вообще (их имена уже упоминались: Грене и двое Дельсалей смогли устроиться в Академии Художеств, Лакост добился разрешения покинуть Поволжье). Судя по переписке членов этой группы, их культурный уровень был на высоте, потому ли, что, по крайней мере часть из них, принадлежала к классу мелких фермеров-землевладельцев? Поэтому и неудивительно, что эти колонисты были приняты в Академию Художеств или, как это случится позже с Дельсалями в Москве, будут обучать дворянских отпрысков в частных пансионах. Уже упомянутый факт протекции, оказанной Дельсалям при поступлении в Академию Художеств Никола-Габриэлем Леклерком, лейб-медиком, почетным членом Академии наук, профессором Академии Художеств, тоже свидетельствует о явно не крестьянском происхождении членов этой группы.

Замечательная особенность всех этих списков (списков группы Менье де Прекура 1764 г. и группы Дельсаля 1765 г., выезжающих в Россию, списка В. Ф. Шишмарева (1769 г.?) и московского списка П. Мартена (начала 1777 г.) в том, что они повторяются только в части имен, а во всем остальном скорее дополняют друг друга. Мужчин в двух списках Канцелярии опекунства (1764 и 1765 гг.) всего 51 человек. По крайней мере 20 из них в 1777 г. живут уже в Москве, и, учитывая искажение имен, эта цифра может быть еще увеличена. По первому впечатлению, это Ч не те колонисты, о которых повествует документ из Бастильского архива. В списке 1764 г. абсолютное большинство названы л laboureur et vigneron ╗, то есть они и пахари и виноградари в одном лице. Кроме них: два фабриканта, архитектор, инженер и портной. Не совпадает, будто бы, и география: здесь несколько выходцев из Парижа (или из под Парижа? ведь речь идет о л пахарях ╗?), из Орлеана, Лотарингии, Лангедока, Пикардии, Берри, Нормандии, Франш-Конте... Но интересно, что у некоторых пахарей из Парижа или Лангедока жены Ч уроженки Льежа, Гановера или Бранденбурга. Это, конечно, наводит на мысль, что если эти французы ко времени своего отъезда в Россию еще и пахали землю и выращивали виноград, то где-то на берегах Рейна. Более того, пятеро из тех л пахарей и виноградарей ╗ названы дезертирами в списке вице-консула Мартена. Трудно представить, что все французские дезертиры в Москве чистосердечно признались королевскому чиновнику в том, что бежали из армии короля, поэтому, возможно, что их число было еще больше.

Итак, нет сомнений, что многие французские колонисты ко времени отъезда в Россию жили уже за пределами Франции. Имели ли они ко времени отъезда в Россию какое-то отношение к сельскому труду? Этот вопрос оставим на совести вызывателей, безусловно знавших что надо указывать в графе л профессия ╗, чтобы получить деньги от Канцелярии опекунства. Бегство в столичные города стало, конечно, естественным следствием неприспособленности и нежелания французов заниматься сельским трудом, особенно когда они поняли, что могут зарабатывать на жизнь преподаванием своего языка. Сыграл свою роль и фактор языковой и культурной изоляции французов в Поволжье, бедствия, постигшие колонии, а также тот факт, что французы, конечно, знали о существовании большого французского землячества в Москве. Кроме того, вероятно, не последнее значение имел и растущий среди русской аристократии спрос на все французское и прежде всего на французов-гувернеров. Наконец, л сыграл ╗ и сам культурно-психологический тип, преобладающий среди этих колонистов. Если они бегут из Франции в Германию и Голландию, оттуда едут в далекую Россию, почти год добираются до Поволжья, откуда, не найдя земли обетованной, перебираются в Москву и (вероятно) Петербург, и даже в этих столицах, облюбованных их соотечественниками, многие из них не задерживаются, Ч то и потому, что они были легки на подъем, потому что они были мигрантами по определению.

Сайт создан в системе uCoz